Председатель: Следующее слово имеет тов. Жубанов.
Жубанов: Я хочу здесь остановиться лишь на принципиальных моментах построения нашей орфографии, поскольку тов. Омаров своим выступлением неожиданно для нас оказал некоторое свое сочувствие к морфологическому принципу.
Что же касается деталей, то, пожалуй, я их не коснусь, так как я согласен со всеми теми замечаниями, которые сделал Константин Кузьмич Юдахин, о них у нас еще заранее была договоренность с ним. К ним я не нахожу надобности добавить чего-нибудь.
Собственно, какой принцип орфографии нам нужен: морфологический или фонетический?
Здесь, мне кажется, решающую роль играет природа того языка, для которого вырабатывается орфография, как это было отмечено в докладе, а природа нашего языка сама по себе говорит, что у нас орфография должна быть построена на фонетической основе, конечно, фонетической и в том смысле, какой ему придал тов. Шонанов в своем докладе.
Почему именно нам нужен такой фонетический принцип, это лучше чем кто-нибудь объяснил тов. Омаров в своем докладе на первом Всеказахском научном съезде.
Если бы даже мы и избрали морфологический принцип правописания, то и тогда, думаю, получилось бы такое же правописание, какое мы тоже называем фонетическим и больших различий между морфологическим и фонетическим принципами правописания не могло бы быть, потому что морфологический, вернее этимологический, принцип может быть осуществлен только в отношении основы, а в отношении приставок – не может быть никогда, потому что этимология приставок никому не известна. Для того, чтобы был этимологический, а это все равно исторический принцип, начертание каждой части речи должно соответствовать той форме, которая первоначально зафиксирована в литературе и считается в понятиях современных языковедов как-будто первоначальной формой. А какая частица от какой формы произошла, как она изменилась, является ли архетипом «-лар», или «-дар», или «-тар» – это недоказуемо при современном состоянии лингвистики.
Поэтому-то принцип, предложенный профессором Чобан-Заде, я переиначел бы обратно, что не основа фонетическая, приставка морфологическая, а, наоборот, основа этимологическая, а приставка фонетическая. Тогда у нас получилось бы идеальная орфография, потому что основы имеют постоянную форму, они не изменяются, за малым и то закономерным исключением. Поэтому я и говорю, что у нас не должно быть больших различий между морфологическим и фонетическим правописанием, кстати, во флективных языках это невозможно.
Для того, чтобы не создавать различные формы одного и того же слова, прибегать к морфологическому принципу правописания совершенно не требуется, потому что у нас и так корень не изменяется за незначительными исключением, о которых в докладе было сказано.
Профессор Чобан-Заде, предлагая морфологический принцип правописания, собственно имеет в виду то, что этим путем будто-бы можно объединить тюркские языки, но это иллюзия. Тов. Омаров говорил, что наша письменность не имеет большой истории, а я бы сказал, что наша письменность имеет не малую историю, даже по сравнению с русской письменностью. Наша письменность, можно сказать, имеет значительно древнюю историю. Еще в VI–VIII веках тюрки имели письменность, а славяне ее имели начиная с X века. Если не считать орхонских надписей, то уйгурская письменность, на которой написано множество книг, судя по дошедшим до нас памятникам, относится к IX–X векам. Я имею в виду «Легенду о двух царевичах – о добром и злом», написанную на уйгурском алфавите, которую лингвисты-тюркологи относят к IX веку.
С того времени, с IX века, в продолжении тысячелетия у нас именно был морфологический принцип правописания. А насколько это сумело объединить тюркские языки?
Для того, чтобы объединить эти языки путем письменности, письменность эта должна быть массовой.
До тех пор пока масса не взяла в руки власть, она (письменность) не могла быть массовой, а как правильно отметил тов. Омаров, она, т. е. письменность являлась принадлежностью верхушек. Поэтому она и не могла распространяться и объединить языки масс. В дальнейшем можно будет, в связи с тем, что письменность будет массовая, объединить в одну письменность и язык, но одной письменностью объединить языки нельзя. Человек, как активное животное, могущее воздействовать на свою жизнь, может активно воздействовать и на свой язык, но для этого требуется не только одна письменность, а целый ряд социально-экономических условий, которые могут объединять не только тюркские языки, но в дальнейшем все языки мира, но пока об этом нечего думать. Если мы вступим на путь этимологического письма, у нас получится такое же явление, какое имеем в английской письменности и в ряде других письменностей. У нас, например, -лар пишется -лар, -лер, -дар, -дер, -тар, -тер. В уйгурском алфавите -лар писалось только через «а», в чагатайской письменности – «лр» (ﺭﻟ ); в более же позднее время в османском и татарском правописании -лар писалось все время также в форме «ﺭﻟ». Но этим написанием ни татары, ни османские турки не могли уничтожить диалектов, которые существовали на той территории, где именно употреблялась эта морфологическая письменность.
Следовательно, мы не можем надеяться на то, что с переходом на морфологический принцип правописания возможно будет унифицировать письменность, а главное – языки. Я тоже сторонник унификации, но здесь нужны особенно осторожные меры.
Казахское -лар имеет четыре начертания, мы не можем отказаться от них и перейти к ﺭﻟ (лр). Это затруднит обучение первоначальной грамоте, а в дальнейшем также саму грамотность. Чтобы не писать безграмотно, начертание должно быть приближено к произношению. Иначе требуется зазубривание всех графических форм, как было при «ять» у русских.
Собственно, до сих пор вопросы орфографии не решали лингвисты, их решала сама жизнь. Возьмите любую письменность у культурных народов. Несмотря на то, что у них имелись крупные лингвисты, они мало помогли построению орфографии, потому что до сих пор лингвистика являлась «чистой наукой». В дальнейшем она должна помогать и практическому письму.
Арабское правописание основано на историческом принципе правописания. Оно было продиктовано не невежеством арабов, а являлось результатом особенностей арабского языка. Собственно, арабская филология была настолько развита, что современная фонетика, в мощность которой так верит наш тов. Шонанов, мало опередила арабскую фонетику, которая существовала несколько сотен лет тому назад. Эта самая ассимиляция и диссимиляция давно были известны и, пожалуй, наши мугалимы хорошо знают об этом и помнят, что такое ﻡﺍﻏﺩﺍ, ﺍﻔﺧﺍ(ихфа, идгам). Но не этой арабской филологией были выработаны принципы арабского правописания, их выработала природа арабского языка, имеющего трехсогласный корень и бедность гласных. Все это обусловило морфологический принцип.
Я немного коснусь одного пункта речи проф. Н. Э. Вундцетель в отношении невозможности сочетания двух согласных. Но об этом несколько ниже. У нас, оказывается, тов. Байтурсунов выступал в печати немножко ближе к морфологическому принципу, что «дар», «тар», «дер», «тер» должны писаться как «дар» и «дер» и только. Это, собственно, происходит от той же иллюзии, будто «дар», «ды» и прочие, суть первоначальные, нормальные формы приставки – архетипы, а все остальное «тар», «ты» – болезненные отклонения. Никто не установил, что чему предшествовало, это никому не известно. Наши алтайские языки в древности не имели, вероятно, дифференциацию по принципу звонкости и глухости звуков, как это имело свое отражение в уйгурской письменности, где «п» и «б» , а также «к» и «г» обозначаются одной и той же буквой.
Это все нам показывает, что в сознании тогдашних тюрков, которые писали на этом алфавите, эти буквы не отличались так друг от друга. В одном из наиболее отдаленных тюркских языков мы и теперь видим это. Сейчас чувашский язык, например, не знает различия глухих и звонких. Глухие звуки в открытом слоге превращаются в звонкие, а в закрытом – в глухие; слово лошадь үт в дательном падеже будет үда. Не могут они улавливать отличия глухого звука от звонкого: по ним не дифференцируются слова. В дальнейшем на основе общего развития языка начинается дифференциация по признаку глухости и звонкости. Считать один из звуков архетипом совершенно неправильно. Здесь они равноправны и должны иметь равноправие в нашей орфографии.
К тому же морфологический принцип правописания невозможен потому, что морфологическая классификация нашего языка очень трудна. Тов. Кеменгеров в редактированной им грамматике Архангельского указывает на невозможность морфологической классификации имен в казахском языке; прилагательные нельзя отличить от существительных по формальным признакам потому, что формальные частицы тюркских языков являются более поздними образованиями: они не везде заменили синтетические образования. Наш язык – язык агглютинирующий. Это значит, он не достиг флективной стадии. Хотя некоторые говорят, что флективность не есть признак развитости, что английский язык вернулся к аморфному виду, но уже одно из новейших течений лингвистики доказывает, и я вполне этому верю, что флективная стадия есть более развитая стадия. Кроме того, тюркологи высказались, что у нас, в нашем языке есть пережитки аморфно–синтетического строя. Это видно и там, где прилагательные образуются из имен существительных без формальных принадлежностей. Это говорит о том, что они образовались не путем формального прибавления частиц. Здесь играет роль место расположения в предложении той или иной части речи. Следовательно, даже и грамматику лучше было бы построить не только на одном морфологическом принципе, но и на смешанном морфологическо–синтаксическом. Если язык уже переживает такую стадию, то нет смысла предлагать на морфологическом принципе и орфографию. Конечно, здесь самый убедительный принцип – это фонетический.
Теперь попутно коснусь немного и деталей. Я не хочу делать лингвистической отшлифовки к формулировкам докладчика, хотя у него имеются некоторые неточности в них, ибо докладчик не претендует быть лингвистом. Относительно того, что согласные звуки в начале слова не могут стоять подряд, объясняется так: согласные не только в начале слова, но и вообще в слоге не могут стоять подряд, ибо нет тюркских слогов без гласных, и подряд согласных никогда не сочетаются в нашем языке, за исключением сочетания гласный+сонорный+глухой взрывной. В других тюркских языках есть сочетание согласных, но это орфографическое обозначение – явление условное. Говорить же, что это явление (невозможность сочетания согласных) общее для всех недоразвитых языков – неправильно. В семитских языках стоят подряд три согласных, хотя в последнее время слова разделяют диакритическим знаком, например, бить – «зарыбун», бил – «зараба», бился – «зурыба». Начертание без гласных говорит о том, что все-таки гласные были мало ощутимы. Н. Э. Вундцетель говорил, что это уже есть особая принадлежность наиболее развитых языков. Я понял его так, и если так, то не хочу с этим согласиться, потому что в отношении богатства гласными тюркские языки не имеют другого претендентов. Недавно на узбекской конференции предлагалось 18 гласных, так что в этом отношении тюркский язык богат. Но это не признак отсталости, недоразвитости языка, а наоборот, как было указано еще Бодуэном-де-Куртене, признак развитости.
Я вполне поддерживаю мнение, что языки агглютинирующие языки более отсталы по сравнению с флективными языками, но в то же время, в отношении фонетическом, наоборот, они более развиты. Одной из новейших лингвистических теорий доказано, что первоначальная человеческая речь состояла из слитных звуков, впоследствии же эти аффрикаты разложились и потом между ними появилась огласовка. Отсутствие огласовки, т.е. соседство в слоге двух согласных, есть явление более раннего периода, а не признак отсталости, недоразвитости.
На этом я заканчиваю...
Председатель: Еще какие дополнения?
Жубанов. Послелог (если можно так назвать) көрі, оказывается, всегда сочетается с исходным падежом дан и следует за ним, за сонорным, что озвончает глухой к и получается не көрі, а всегда гөрі. Если не ставим тире между ним и предыдущим словом, т. е. не указываем распространимость поля влияния предыдущего слова на көрі, на озвончающее его влияние, то оно как самостоятельное слово читается гөрі. Поскольку постоянная неизменяемая форма гөрі и поскольку наша орфография фонетическая, то, не считаясь с тем, что көрі произошло от глагола көр, мы должны принять единую форму гөрі...
Я поддерживаю тов. Кеменгерова в вопросе о научной дисциплине. «Техника», «физика» – эти слова так должны прививаться. Мы через русский язык принимаем европейские термины. Здесь нет никакого затруднения.
